Статьи

Человек в клетчатых штанах

В обыденной жизни его звали Даниил Иванович Ювачев, родился он в Петербурге в 1905 году, в семье известного в свое время народовольца, когда-то приговоренного к смертной казни, замененной на пожизненную сахалинскую ссылку, и ставшего впоследствии автором религиозных книг и мемуаров.

Еще мальчишкой юный Ювачев придумывал себе разные странные имена: Хармс, Чармс, Шардам, Хаармс… Полагая, что таким образом сужденные ему беды не отыщут свою цель. Сохранилась запись в его дневнике: «Папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды. Даниил Чармс».

В школе он учился хорошо — выучил немецкий и английский языки. Поступил затем в Ленинградский электротехникум, но через год его оттуда отчислили за «неактивность в общественных работах». В 1925 году он познакомился с оригинальной личностью — поэтом Александром Труфановым, носившим в пролетарской советской России бархатный камзол с жабо. Позже Хармс переймет у своего первого поэтического учителя эту манеру одеваться вызывающе — пусть и очень бедно, зато пестро.

В литературном кружке Труфанова состоялось знакомство Хармса с другими поэтами — Введенским, Липовским, Друскиным, с которыми он образовал группу под названием «Чинари». А осенью 1927 года компания молодых ленинградских писателей, философов, художников и кинематографистов создала ОБЭРИУ («Объединение реального искусства»). По мнению «обэриутов», искусство должно проникать за внешнюю видимость жизни в ее реальность. А посему в их произведениях действительность представала несколько странной и необычной.

В январе 1928 года «обэриуты» провели свой вечер в ленинградском Доме печати: стихи, театральные постановки, а затем диспут со зрителями затянулись до утра. Но на следующий день в газете появилась недоброжелательная статья, в которой творчество «обэриутов» было характеризовано как «откровенный до цинизма сумбур». А несколько позже была опубликована еще одна статья, где было написано, что «их бессмысленная поэзия — это протест против диктатуры пролетариата. Это поэзия классового врага».

Свой среди детей

Из тех времен остались всего два опубликованных стихотворения Хармса. Более того, писатель и не делал попыток печатать свои серьезные произведения, прекрасно понимая, что это невозможно. Зато по просьбе Самуила Маршака он начал сотрудничать в детских журналах «Чиж» и «Еж», напечатав в них стихи, которые сейчас стали детской классикой: «Иван Иванович Самовар», «Врун», «Из дома вышел человек», «Миллион»…

Однако к середине 30-х годов Хармс пишет для детей все реже и реже. В это время он переходит на прозу, которая день ото дня становится все мрачнее и саркастичнее. Он пишет ежедневно, не давая себе поблажки. Пишет «в стол», зная, что читатель его произведения, может быть, не увидит никогда.

И хотя творчество Хармса далеко от всякой политики, власть не без основания видит в нем своего беспощадного критика. То, что большинству казалось «нормальной жизнью», Даниил Хармс представлял и описывал как кошмарный абсурд, не поддающийся разумному пониманию и объяснению. Писатель старался не только не публиковать свои творения, он даже не давал читать их друзьям, он искренне боялся репрессий. И все же настроения, образ жизни, даже внешний вид Хармса раздражали коммунистических идеологов — машина репрессий не миновала писателя.

Впервые Хармс был арестован в 1931 году и сослан в Курск, однако через несколько месяцев, благодаря хлопотам друзей, его освободили и позволили вернуться в Ленинград. В 1937 году его арестовали снова, и опять ему повезло: вскоре он опять был освобожден. Судьба будто бы действительно все примеривала свои удары. В дневнике Хармс пишет о своей семье: «Нам нечего есть. Мы страшно голодаем

Из дома вышел…

Вторая половина 30-х годов стала сплошным кошмаром для всех, кто понимал и чувствовал — в стране творится что-то невероятное. Можно назвать литературный труд Хармса в этот период настоящим подвигом. Трагедия его существования все более проникала в тон его произведений — смех почти исчез, его заменил ужас. Как все великие поэты, Хармс был провидцем и предчувствовал неизбежность своей скорой смерти.

В июне 1941 началась война, людей охватила паника. По рассказам близких, за необычную одежду Хармса не раз принимали на улице за шпиона. А уже в августе он был снова арестован и через некоторое время убит. О смерти его до сих пор ходит много легенд. По одной из них писатель вышел днем на минуту в магазин, был арестован прямо на улице, и долгие годы никто не знал — что с ним. Совсем как в стихотворении Хармса:

«Из дома вышел человек…
Зашел он в темный лес
И с той поры… исчез».

По другой версии, его жена Марина Малич в сентябре 1941 года написала своим знакомым: «Даня уехал к Николаю Макаровичу», что значило — арестован НКВД, как Николай Макарович Олейников, поэт и близкий друг Хармса. А в начале февраля 1942 года супруге сообщили о смерти Хармса.

По слухам, он умер в психиатрической тюремной больнице от голода. Но есть исследования, в которых утверждается, что Хармс был расстрелян в тюрьме еще осенью 1941-го. Под знаком «перестройки» в конце 80-х годов прошлого века ленинградское КГБ выдало литературной общественности часть своих архивов, касающихся смерти Хармса, но доверять этим источникам всерьез нельзя.

Мало кто из «обэриутов» уцелел в кровавых событиях 30 — 40-х годов. Погибли в чекистских застенках Александр Введенский и Николай Олейников, пали смертью храбрых на фронте Борис Левин и Леонид Липовский. Отсидел ни за что в лагерях Николай Заболоцкий…

Архивы и рукописи Хармса спас его друг, поэт Яков Друскин, зимой 1942 года пробравшись в комнату писателя и забрав оттуда бумаги. Двадцать лет он не трогал их, надеясь, что вдруг Хармс еще вернется. Ведь на момент исчезновения ему было всего 36 лет. Но чуда не случилось.