(СФиБВ) В.И.Глоцер о Хармсе
Один человек все время менял имена. Потом и сам забыл, как его
фамилия. Так что Хармсом его называли условно. Хармс был писатель и все
чего-то писал. У него была мечта уйти в леса, ходить по деревням,
рассказывать крестьянам сказки, и за это чтоб давали еду. Но у нас в
советской стране так не полагалось. Поэтому его посадили в тюрьму.
Хармс был гений. От этого все его неприятности. А другого человека
зовут и всегда звали Владимир Глоцер. У него тоже была мечта: узнать о
Хармсе все. И он своего добился. Теперь у кого есть вопросы про жизнь
Даниила Ивановича Ювачева по прозвищу Хармс, можно смело обращаться к
Владимиру Иосифовичу Глоцеру. Родился Хармс ровно сто лет назад, 30 декабря. Хорошо, что его будущий
отец народоволец Иван Павлович Ювачев вернулся с сахалинской каторги,
где сидел за покушение на царя. Тогда в России был царь. Как в сказке.
Хармс и советская власть«В область детской литературы наша группа привнесла… заумь, которую
я в предыдущем протоколе назвал контрреволюционной. К наиболее
бессмысленным своим стихам… я отношусь весьма хорошо, расценивая их как
произведения качественно превосходные». Из протокола допроса Даниила
Хармса 23 декабря 1931 года. — Владимир Иосифович, Хармс категорически не принимал новой власти? — Даниил Иванович никогда не говорил «Ленинград». Только
«Петербург». Улицу свою никогда не называл Маяковской, только
Надеждинской. Против он был советской власти или за? Испытав все ее
прелести? 31-й, 37-й, 41-й — три ареста! За такую короткую жизнь. — Его взяли по доносу? — Хармс с друзьями собирались и куражились в доме у женщины, муж
которой был начальником следственного отдела Ленинградского НКВД! В
доме чекиста они вели себя, как всюду. Донос в деле, конечно, есть. «Ювачев—Хармс в кругу друзей доказывал, что поражение СССР в войне с
Германией якобы неизбежно. Заявлял, что посылают защищать Ленинград
невооруженных бойцов. Хармс—Ювачев говорил, что… необходимо уничтожить
весь пролетариат…».Из показаний Антонины Оранжереевой в Ленинградском
НКВД. — Это правда, что он вышел из дома и исчез? — Легенды. Пришли, как ко всем. В субботу, 23 августа 41-го года. — Хармс не был на фронте? — Его комиссовали как психически больного. Он писал: «Если
государство уподобить человеческому организму, то в случае войны я
хотел бы жить в пятке». Хармс и реальность— ОБЭРИУ! — крикнул Хармс и пропал. «Где ты?» — позвал Введенский и
другие поэты. «Я здесь! — сказал невидимый Хармс. — Идите все сюда!».
Так эти граждане перешли в иную реальность. «Бесконечное — вот ответ на все вопросы. Все вопросы имеют один
ответ. А потому нет многих вопросов, есть только один вопрос. Этот
вопрос: что такое бесконечное?».Даниил Хармс, 2 августа 1932 года,
Курск (ссылка). — Зная тексты Хармса, естественно призадуматься о его связи с реальностью... — Ему не было 23, когда он написал «Елизавету Бам»! А ведь она полна
социальных мотивов. Незащищенность перед натиском власти, жуткие
персонажи преследуют героиню, обвиняют в убийстве… — Что обэриуты понимали под «реальным искусством»? — Слово, «очищенное от литературной шелухи». — Самоценность слова, очищенность также и от шелухи смысла? — Хармс называл это «чистотой порядка». «Я думал о том, как
прекрасно все первое. Как прекрасна первая реальность… Я творец мира, и
это самое главное во мне. Я делаю не просто сапог, но раньше всего я
создаю новую вещь. Мне важно, чтобы… порядок мира не пострадал, не
загрязнился от соприкосновения с кожей и гвоздями. Чтобы… он сохранил
бы свою форму, остался бы тем же, чем был, остался бы чистым. Когда я
пишу стихи, то самым главным кажется мне не идея, не содержание, не
форма и не туманное понятие «качества», а нечто еще более туманное,
непонятное рационалистическому уму: это чистота порядка. Истинное
искусство… создает мир и является его первым отражением. Оно
обязательно реально…». Хармс и детиКак известно, у Хармса не было детей. А у Пушкина были, и очень
много, сорок человек. Бывало, встретит Хармс Пушкина, плюнет и говорит:
«Ну зачем тебе, брат Пушкин, столько детей, да каких противных! Зарыл
бы ты их в яму». «…Великого императора Александра Вильбердата при виде ребенка тут же
начинало рвать. …Во времена Александра Вильбердата показать взрослому
человеку ребенка считалось наивысшим оскорблением. Это считалось хуже,
чем плюнуть человеку в лицо, да еще попасть, скажем, в ноздрю. За
«оскорбление ребенком» полагалась кровавая дуэль». Даниил Хармс, 1936 —
1938 (?). — Детская литература была для Хармса и остальных обэриутов только способом существования или нишей свободы? — Это был остров, где они поселились. «Как прекрасно все первое!».
Таков детский взгляд на мир. У ребенка все вызывает удивление. Такова
же и поэтика Хармса, его литературное существо. Потому Хармс и классик,
что обращался к вечному в ребенке. — Детская литература — наше вечное спасение! В 37-м году объявить детской песенкой «Из дома вышел человек…»… — После этой публикации настал кромешный ужас. Год Хармса не
печатали в «Чиже», а это была единственная отдушина. «…Продал чужую
партитуру «Руслана» за 50 рублей… Сделано последнее. 3 октября 37-го
года». Нет денег на хлеб. Вечно в долгах (которые он всегда возвращал).
Марина от голода не может двигаться — Хармс достает ей кусочек сахара…
Но он работает изо дня в день. Понимаете, что это значит: человек не
рассчитывает на печать при жизни — и пишет, пишет каждый день. Для меня
это беспримерное творчество: из дома вышел человек с веревкой и мешком и в дальний путь и в дальний путь отправился пешком он шел все дальше и вперед и все вперед глядел не ел не пил не пил не ел не пил не ел не ел и вот однажды на заре вошел он в темный лес и с той поры и с той поры и с той поры исчез. Хармс и смерть«Интересно, что бессмертие всегда связано со смертью и трактуется
разными религиозными системами либо как вечное наслаждение, либо как
вечное страдание, либо как вечное отсутствие наслаждения и страдания».
Даниил Хармс. 14 февраля 1939 года. — Смерть как символ, как философская категория присутствует
практически во всех текстах Хармса. Видимо, были какие-то особые
отношения со смертью? — Огромные отношения. Эти совсем молодые поэты потому так
значительны и сильны, что размышляли о главном. Введенский указывал на
три своих темы: время, смерть, Бог. Время, его текучесть — постоянный
мотив Хармса. — Сон, с которым то и дело экспериментируют его герои, в
системе оккультизма — способ прорваться в параллельный, иррациональный
мир. Но, живя на грани нищеты и голода, Хармс, вероятно, имел и более
«земной» повод думать о смерти? — Конечно. Но главное — он не мог не думать о читателях-потомках,
поскольку не печатался. Меня мучает мысль, что Хармс погиб в 35 лет.
Нельзя даже представить себе, что бы нас ждало, проживи он дольше.
Ведь, несмотря на голод и блокаду, его творческая энергия все
прибывала. А сколько пропало! Его друг вспоминает, что при обыске
бумаги уносили мешками. И это не в 41-м, а в 31-м! — Его расстреляли? — Он умер в тюремной психиатрической больнице блокадного Ленинграда. От голода. Хармс и прекрасная дамаКлавдия Васильевна была молодая девица, да к тому же артистка. И вот
она сказала Хармсу небрежно, как какому-нибудь франту: «Прощайте, я
уезжаю в Москву и там, возможно, буду с кем-нибудь близка». Влюбленный
Хармс ничуть не расстроился, потому что теперь он мог писать ей письма.
А писать он любил больше всего на свете. Интересно в этой истории то,
что Клавдия Васильевна Пугачева тридцать лет была моей соседкой по
лестничной клетке. «…вы — это уже не вы, не то, чтобы вы стали частью меня или я частью
вас, или мы оба частью того, что раньше было частью меня самого, если б
я не был сам той частицей, которая в свою очередь была частью…
Простите, мысль довольно сложная…». Из письма Даниила Хармса к Клавдии
Пугачевой. 1933 год. — Эх, Владимир Иосифович! Ну что мне стоило спросить Клавдию
Васильевну, нет ли у нее, случаем, писем Хармса! Тогда бы я, а не вы,
стала первым публикатором. — Мне тоже не повезло. В одном из этих писем он прислал ей гениальные стихи, написанные в ссылке, «Трава». Они пропали. — Как вы знаете, что гениальные, если пропали? — По некоторым строчкам, которые вспомнили некоторые люди. «Когда в
густой траве гуляет конь, она себя считает конской пищей. Когда в тебя
стреляют из винтовки, и ты протягиваешь к палачу ладонь, то ты
ничтожество, ты нищий… Когда траву мы собираем в стог, она благоухает.
А человек, попав в острог, и плачет, и вздыхает, и бьется головой, и
бесится, и пробует на простыне повеситься»… А говорят, это было
стихотворение на полчаса. Он вообще писал ей очень значительные вещи, в
том числе и о «чистоте порядка». Хотя что она тогда понимала… Открытия Хармса«Меня интересует только чушь, только то, что не имеет никакого
практического смысла, меня интересует жизнь только в своем нелепом
проявлении». Даниил Хармс. — Метод абсурда существовал в литературе и до Хармса, и
параллельно с ним. Но именно Хармс стал культовым писателем и
отзывается у самых разных авторов. Почему именно он, а не Эдвард Лир,
скажем? — Между прочим, Лир наряду с Гоголем был его богом. У Хармса есть
занятная градация — сколько дал тот или иной писатель человечеству и
его сердцу. В цифрах. На первом месте — обожаемый Гоголь: «Человечеству
69, моему сердцу тоже 69». — 69 чего? У.е.? — Пожалуй. Лир — 42 и 59… Мировой абсурд, конечно, не начинается с
Хармса. Ионеско помоложе, а с Беккетом они практически ровесники. Но
даже не слышали друг о друге. А близость, сюжетная связь огромная. — Абсурд, посеянный Гоголем в России, которую не понять умом,
распространился по миру, как интернет? И все-таки почему именно Хармс? — В пределах прекрасной условности, которую он создавал, его
ощущение реальности не так уж далеко от самой реальности. Мир его
героев и сюжетов дисгармоничен. Но открытие Хармса в том, что из
нелепости, чуши и бессмыслицы он создал абсолютно гармоничный массив
текста. Музыку, которая, в отличие от литературы соцреализма, не имела
«практического смысла». — Не столько «отражение жизни», сколько ее новое измерение? — Да, гениальное искажение. Странность, непредсказуемость очень
ценима в литературе. Хармс поэтически желанен для читателя. Его
короткие вещи сказали о жизни больше, чем многостраничные романы,
потому что были заряжены другой, могучей поэтической энергией. Он
глубоко независим, неподцензурен. В силу своей неограниченной
внутренней свободы Хармс связан с огромным контекстом. Его можно
обнаружить и у Пушкина. — Верю. Ибо абсурдно.
|
|